И.А. Бродова

Елена Михайловна Орлова в Ярославле // Елена Михайловна Орлова – известная и неизвестная: Сб. науч. статей и материалов, посвященный 100-летию со дня рождения Е.М. Орловой. – СПб.: Санкт-Петербургская государственная консерватория имени Н.А. Римского-Корсакова, кафедра истории русской музыки, 2008. – С. 114–121.

Поздней осенью 1977 года мне позвонила преподаватель Ярославского музыкального училища Татьяна Николаевна Горская:

– Ирина Анатольевна, а Вы знаете, что в Ярославль приехала профессор Елена Михайловна Орлова? Я когда-то училась у нее в Ленинградской консерватории – Елена Михайловна читала нам курс истории русской музыки. Человек она одинокий. Из близких людей – племянник в Симферополе, с которым она не общается, поэтому я часто ее навещаю, помогаю устроиться на новом месте. Елена Михайловна родом из Костромы. Приезд в Ярославль означает для нее возвращение на родину, почти на родину. Живет Елена Михайловна на Волжской набережной – окна квартиры выходят на Волгу. Все, как она мечтала. Елена Михайловна хочет познакомиться с ярославскими музыкантами и, в первую очередь, с музыковедами, работающими в музыкальном училище.

Я в то время возглавляла предметную комиссию теории музыки в Ярославском музыкальном училище им. Л.В. Собинова, поэтому мы договорились с Татьяной Николаевной, что организуем встречу Елены Михайловны с преподавателями и учащимися теоретического отдела.

В училище Елена Михайловна пришла не с пустыми руками – она принесла только что вышедший в издательстве «Музыка» учебник «Лекции по истории русской музыки», который подарила со своим автографом в училищную библиотеку. В ходе беседы она подчеркивала важность исторического осмысления музыкальных явлений, говорила о необходимости расширения профессионального кругозора музыковеда. Сетовала на то, что анализ музыкальных произведений сводится подчас к выявлению их структуры без осмысления интонационной природы музыкального процесса.

Так состоялось мое знакомство с Еленой Михайловной Орловой.

Следующая встреча, памятная для меня, состоялась несколько недель спустя, у Елены Михайловны дома. Скромная обстановка уютной квартиры, много книг. Первое, что удивило меня – отсутствие музыкального инструмента. На вопрос «как Вы знакомитесь с новыми произведениями» Елена Михайловна отвечала: «Я их читаю глазами».

В то время я только что начинала преподавать сольфеджио для учащихся музыкального училища, поэтому живой пример высоко развитого внутреннего музыкального слуха заставил меня серьезно задуматься о методике преподавания этого важного для музыкантов предмета. Не секрет, что занятия по сольфеджио – не самые любимые для начинающих музыкантов. Многие из выпускников музыкального училища того времени, не сумев освоить этот предмет в должной степени, так и не смогли поступить в консерваторию, несмотря на то, что проявляли себя как незаурядные исполнители. Елена Михайловна заинтересованно обсуждала эту проблему, подчеркивая, однако, что яркие природные способности не заменяют постоянного и целенаправленного музыкально-слухового тренинга. Возможно, именно тогда, в ходе долгих бесед, родилась идея создания методики формирования развитого музыкального слуха, основанной на алгоритмическом упорядочивании музыкально-слуховых впечатлений.

Узнав о моем желании серьезно заняться наукой, Елена Михайловна попросила принести консерваторскую дипломную работу, в которой я рассматривала эволюцию музыкального мышления Александра Николаевича Скрябина.

Томительно тянулось время в ожидании «приговора».

Примерно через месяц Елена Михайловна позвонила мне сама и пригласила к себе домой. Шла на встречу, волнуясь, как перед экзаменом. За чаем состоялся долгий и откровенный разговор, который окончательно определил мой жизненный выбор.

При написании диплома я опиралась преимущественно на работы Б.Л. Яворского и теорию переменности функций музыкальной формы В.П. Бобровского. Елена Михайловна с огорчением заметила, что современные музыковеды недооценивают значение фундаментальных трудов Б.В. Асафьева. Именно тогда мне стало известно, что она работает над книгой об интонационной теории Асафьева как учении о специфике музыкального мышления [1]. Елена Михайловна долгое время изучала рукописи Асафьева, его комментарии в виде карандашных пометках на полях читаемых им книг. При этом она обмолвилась, что никто больше этих пометок не увидит: когда работники библиотеки переплетали книги, поля с пометками они просто обрезали

Большое впечатление произвела на меня таблица, которую Елена Михайловна специально составила для нашего разговора за то время, пока мы не виделись. Таблица давала возможность в сравнении представить эволюцию взглядов Асафьева и Яворского: период, когда они были близки в понимании процессов музыкального мышления, и время, когда их взгляды разошлись [2].

 Разговор наш стал для меня одновременно и школой научного исследования, и, что, пожалуй, более важно, – уроком научной этики, образцом уважительного отношения к иному научному подходу.

Мое общение с Еленой Михайловной приобрело неожиданно новый характер в начале 1980-х годов. Дело в том, что в Ярославле открылся театральный институт, куда меня пригласили заведовать кафедрой музыкального воспитания. Ректор ЯТУ (вуза) [3] профессор Станислав Сергеевич Клитин, узнав о том, что Елена Михайловна живет в Ярославле, попросил познакомить их, что я и сделала. В результате Елена Михайловна встала на учет в парторганизацию института (до этого она состояла в парторганизации ЖКО) и одновременно вошла в состав Ученого совета вуза. Елена Михайловна возглавила методологический семинар, проходивший ежемесячно, в рамках которого рассматривались самые разные проблемы философии и искусствознания.

У Елены Михайловны был замечательный оппонент - известный в стране режиссер народный артист СССР Фирс Ефимович Шишигин, легенда ярославской театральной школы. В то время он был художественным руководителем института (упорно не хотел называться заведующим кафедрой мастерства актера). С Еленой Михайловной они были ровесниками, что придавало их дискуссиям особый характер.

Замечу, что Елена Михайловна живо интересовалась событиями, связанными с общественной жизнью страны. Она принимала близко к сердцу стремительные изменения в раскладе политических сил, приветствовала приход к власти Михаила Сергеевича Горбачева, сравнивая этот процесс с оттепелью 1960-х годов. С симпатией относясь к нему, ждала серьезных обновлений в стране. Однако чаще в ее словах сквозила тревога, к какому результату приведут все эти изменения, сохранится ли преемственность в культуре, науке, какова будет судьба искусствознания… Не случайно в качестве тем методологических семинаров были «Чехов в меняющемся мире», «Общечеловеческое в искусстве [4], «Традиция и новаторство в современном искусствознании» и т.п.

Интерес к семинарам был так высок, что нередко они затягивались далеко за полночь. Помню блестящую полемику между Фирсом Ефимовичем и Еленой Михайловной о характере взаимодействия системы мастерства актера К.С. Станиславского и интонационной теории Б.В. Асафьева. Замечу, что Фирс Ефимович был чрезвычайно музыкальным человеком. У него не было специального музыкального образования, однако он мог сыграть по слуху любой аккомпанемент, даже несложные пьесы Шопена. Полемика возникла из-за разной интерпретации понятия интонации, а поводом к ней стала известная книга Г.М. Когана «У врат мастерства» [5], в которой подход к музыкальному исполнительству основывается на принципах мастерства актера. Фирс Ефимович настаивал на вторичности музыкальной интонации по отношению к актерской, а Елена Михайловна убеждала участников семинара в том, что музыкальная интонация - явление самостоятельное. Многое из того, о чем она говорила по поводу музыкального интонирования в той памятной дискуссии, вошло впоследствии в монографию «Интонационная теория Асафьева как учение о специфике музыкального мышления».

Восхищала широта взглядов Елены Михайловны. Внимательно следя за ходом стремительных политических изменений в мире, она была открыта ко всему новому, что происходило и в жизни, и в науке, сохраняя, вместе с тем, некоторую долю консерватизма, когда речь касалась трудов Б.В. Асафьева. Помню, как Елена Михайловна «в штыки» приняла статью В.В. Медушевского «Человек в зеркале интонационной формы» [6]. Она была убеждена, что музыкальную интонацию можно выделить только на основе эстетики – любая «физиология интонации» уводит восприятие от самой музыки. Не случайно именно на этот аспект творчества П.И. Чайковского сделан акцент в монографии, написанной в Ярославле и вышедшей в издательстве «Музыка» в 1980 году [7].  Вместе с тем, Елена Михайловна продолжала изучение творчества великого русского композитора на протяжении всех последний лет жизни. Так, в наших беседах она довольно часто касалась вопроса интерпретации произведений Чайковского, в частности, «загадки» его оперы «Иоланта», противоречия в раскрытии замысла Симфонии № 5. 

В этой связи вспоминаю забавный случай, связанный с вокальным циклом Р. Шумана «Любовь поэта».

Однажды у нас с Еленой Михайловной зашел разговор об интонационном родстве музыки Чайковского и Шумана. По иронии судьбы именно в это время я знакомила студентов театрального института с вокальным творчеством данных композиторов. Неожиданно для меня они начали смеяться, когда зазвучали песни Шумана. Я поделилась своим наблюдением с Еленой Михайловной, и мы решили, что современная молодежь не воспринимает его музыку. Чтобы проверить наше предположение, через год (с новой группой студентов) я повторила ту же самую лекцию – реакция была такой же. Елена Михайловна посоветовала исключить его песни из программы.

Совершенно случайно, уже после смерти Елены Михайловны, мне попалась запись вокального цикла «Любовь поэта» в исполнении голландского певца Роберта Холла и пианиста Конрада Рихтера. Рискнула показать ее студентам – они слушали с большим вниманием. Только тогда я поняла, что дело не в музыке Шумана, а в ее интерпретации Иваном Семеновичем Козловским. Студентам-актерам оказалась чужда его преувеличенно сентиментальная манера исполнения.

            Последние два года Елена Михайловна часто жаловалась на боли в сердце, однако продолжала все также интенсивно работать. К ней довольно часто приезжали ее коллеги и ученики, среди которых она выделяла Льва Михайловича Кадцына. Елена Михайловна с особым вниманием следила за его работой над докторской диссертацией, защиты которой, к сожалению, так и не дождалась.

Нередко из Ленинграда приезжал Андрей Николаевич Крюков, совместно с которым Елена Михайловна работала над монографией об Асафьеве. Частой гостьей из Москвы была Ангелина Петровна Зорина, обсуждавшая с Еленой Михайловной рукопись монографии о Бородине [8].

Однажды Елена Михайловна позвонила мне и попросила зайти к ней. Она только что вернулась из санатория, однако чувствовала себя не совсем хорошо. Зная о том, что мой брат – опытный терапевт, возглавлявший кардио-отделение в одной из ярославских больниц, Елена Михайловна попросила меня организовать консультацию. Мы договорились о времени – примерно через две недели, так как Елена Михайловна ждала приезд Ангелины Петровны, которой обещала посмотреть рукопись о Бородине.

Примерно через неделю после этого разговора меня попросили позвонить Елене Михайловне и напомнить, что готовится партийное собрание, где будет рассматриваться вопрос о программе методологического семинара на следующий учебный год. Во время нашего телефонного разговора Елена Михайловна пожаловалась на то, что очень устала – интенсивная работа с Ангелиной Петровной над рукописью, да еще экскурсия в Спасо-Преображенский монастырь – пришлось даже подняться на звонницу. Попросила позвонить в день собрания, уточнить время.

Утром, в день собрания, я позвонила Елене Михайловне, но никто трубку не брал. После безуспешных попыток дозвониться я решила зайти за Еленой Михайловной, думая, что она, как обычно, прогуливается по набережной. Когда я зашла в подъезд, то увидела, что дверь квартиры раскрыта, суетятся соседи… Елена Михайловна была без сознания… Скорая помощь приехала через час или полтора, однако было уже поздно.

Панихида состоялась в здании театрального института. На похоронах присутствовали самые близкие друзья и ученики. Спустя некоторое время, из Симферополя приехал племянник Елены Михайловны с женой. Они оформили наследство, и больше в Ярославле их никто не видел…

Примечания:

[1]. Монография «Интонационная теория Асафьева как учение о специфике музыкального мышления» вышла в издательстве «Музыка» в 1984 году.

2. Впоследствии эта сравнительная эволюция в несколько измененном виде вошла в качестве фрагмента вышеназванной монографии. 

3. Первоначально театральный институт назывался Ярославское театральное училище (вуз) при Ярославском академическом театре имени Ф.Г. Волкова, ныне – Ярославский государственный театральный институт.

4. Название этого семинара возникло в связи с выходом в свет книги Г.И. Куницына «Общечеловеческое в литературе» (М., 1980)..

5. Коган Г.М. У врат мастерства: Психологические предпосылки успешности пианистической работы. 4-е изд. М.: Сов. композитор, 1977.

6. См.: Медушевский В.В. Человек в зеркале интонационной формы // Советская музыка. – 1982. – № 9.

7. Монография вышла в издательстве «Музыка» в 1980 году, однако, Елена Михайловна продолжала изучение его творчества до самых последний лет жизни.

8. Монография «Александр Порфирьевич Бородин» вышла в издательстве «Музыка» в 1987 году.